Финансовый кризис

Падают биржевые индексы... А я, по правде говоря, рад, что приходит конец этой заразе. Не очень типичный взгляд для работника финансовой отрасли.

Почему зараза - это отдельный и длинный разговор. Если вкратце, то фондовый рынок из вспомогательного инструмента экономики давно превратился в бич этой самой экономики и общества в целом. Как один из примеров - акции, цена которых может расти и падать независимо от пользы, которую приносит это предприятие, зачастую в результате манипуляций. Бывает, целые предприятия создаются с целью наживы на акциях. Вопреки догмату эффективных рынков, об их "нерациональности" заявляют даже их первые лица.

Мне смешно читать панические заголовки в газетах о снижении биржевых индексов. Что с этих снижений? У большинства участников рынков выработался рефлекс - покупать на снижении ("ловить дно"). Настоящая проблема была в том, что во время недавнего финансового "бума" недвижимость дорожала с каждым днем и росли цены на продукты. Кто-то конечно неплохо разжился на этом росте; но те, чьи доходы росли медленнее цен, стали беднее в реальном выражении. Поэтому системный эффект от таких "бумов" отрицательный.

Но вернемся к рынкам. В их раздутии виноваты даже не финансовые институты per se. Как и любой бизнес, они выполняют свою работу - инвестируют деньги. Если есть спрос на вложение денег, то будет работа. Если спрос повышенный (то есть имеется избыток денег для инвестирования), то и финансовое посредничество раздувается выше нормы. Откуда взялся избыток денег сейчас кричат на каждом шагу, так что не буду уточнять; но замечу, совершенно похожий случай уже был на рубеже 60-х 70-х. Также раздуванию пузырей способствуют ангажированные и коммерциализированные средства массовой информации, свобода и беспристрастность которых - еще одна догма, утратившая связь с действительностью.

Нынешний кризис, правда, больше чем обыденное падение котировок. В принципе, события сентября-октября можно назвать клинической смертью финансовых рынков. И это только начало, поскольку на реальной экономике проблемы рынков капитала скажутся с задержкой. К сожалению, падение порочной системы принесет проблемы. Во-первых, в результате кризиса пострадает множество ни в чем не виноватых людей, чьи пенсионные вложения, например, обесценятся. Во-вторых, пострадают реально полезные предприятия. Но в целом, кризис я оцениваю оптимистично :)

Singapore Grand Prix

Классные фотки чемпионата Формулы 1 в Сингапуре.

Надо сказать, гонки Формулы 1 - удовольствие не для каждого. С периодичностью раз в две минуты (поскольку сингапурская трасса - маленькая) ревущим роем мимо проносится стая машин. Разглядеть мало что удается - видно только, что корпуса блестящие и разноцветные. Высидеть 2 часа на трибунах при сингапурской жаре, наблюдая эту монотонную картину - это целое испытание.

Мы решили купить билеты в последний момент, когда билетный киоск уже был закрыт. Проникнуть на территорию гонки обманным маневром (ну еще бы!) - заказав билеты на Singapore Flyer - не удалось. Доказывали час охране, что они должны нас пустить. Однако охрана нашему убеждению не поддалась. В итоге мы смотрели гонки с окрестных высот (примерно вот так). Это вполне нормальный вариант, поскольку не нужно сидеть все время на жаре, и трассу можно посмотреть с разных мест, а факт tresspassing'а придает азарта :) На гонку есть "ходящие" билеты, то есть без конкретных мест на трибунах - подсказываю желающим, что это дешевый и вполне неплохой вариант.

PS В одной из высоток на фотках - моя работа.

Фельетонная эпоха

На днях, чтобы отвлечься от рутинных дел, открыл томик Гессе "Игра в бисер", и, прочитав пару предложений (которые у Гессе могут затянуться на пару страниц), не смог оторваться, пока не прочитал все предисловие. Потрясающий, логичный и простой стиль, несмотря на необычное обилие второстепенных деталей. Конечно, в таком стиле во многом заслуга переводчика с немецкого - С. Апта.

Особенно интересен следующий фрагмент, - точнее, насколько точно он соответствует нашему времени:

<В развитии духовной жизни Европы было с конца средневековья, кажется, две важные тенденции: освобождение мысли и веры от какого-либо авторитарного влияния, то есть борьба разума, чувствующего свою суверенность и зрелость, против господства Римской церкви, и - с другой стороны - тайные, но страстные поиски узаконения этой его свободы, поиски нового авторитета, вытекающего из него самого и ему адекватного. Обобщая, можно, пожалуй, сказать, что в целом эту часто удивительно противоречивую борьбу за две в принципе противоположные цели дух выиграл. Оправдывает ли выигрыш бесчисленные жертвы, вполне ли достаточен нынешний порядок духовной жизни и достаточно ли долго будет он длиться, чтобы все страдания, судороги и ненормальности в судьбах множества "гениев", кончивших безумием или самоубийством, показались осмысленной жертвой, спрашивать нам не дозволено. История свершилась, а была ли она хороша, не лучше ли было бы обойтись без нее, признаем ли мы за ней "смысл" - все это не имеет значения. Итак, эти бои за "свободу" духа свершились и как раз в эту позднюю, фельетонную эпоху привели к тому, что дух действительно обрел неслыханную и невыносимую уже для него самого свободу, преодолев церковную опеку полностью, а государственную частично, но все еще не найдя настоящего закона, сформулированного и чтимого им самим, настоящего нового авторитета и законопорядка. Примеры унижения, продажности, добровольной капитуляции духа в то время, приводимые нам Цигенхальсом, отчасти и впрямь поразительны.

Признаемся, мы не в состоянии дать однозначное определение изделий, по которым мы называем эту эпоху, то есть "фельетонов". Похоже, что они, как особо любимая часть материалов периодической печати, производились миллионами штук, составляли главную пищу любознательных читателей, сообщали или, вернее, "болтали" о тысячах разных предметов, и похоже, что наиболее умные фельетонисты часто потешались над собственным трудом, во всяком случае, Цигенхальс признается, что ему попадалось множество таких работ, которые он, поскольку иначе они были бы совершенно непонятны, склонен толковать как самовысмеивание их авторов. Вполне возможно, что в этих произведенных промышленным способом статьях таится масса иронии и самоиронии, для понимания которой надо сперва найти ключ. Поставщики этой чепухи частью принадлежали к редакциям газет, частью были "свободными" литераторами, порой даже слыли писателями-художниками, но очень многие из них принадлежали, кажется, и к ученому сословию, были даже известными преподавателями высшей школы. Излюбленным содержанием таких сочинений были анекдоты из жизни знаменитых мужчин и женщин и их переписка, озаглавлены они бывали, например, "Фридрих Ницше и дамская мода шестидесятых-семидесятых годов XIX века", или "Любимые блюда композитора Россини", или "Роль болонки в жизни великих куртизанок" и тому подобным образом. Популярны были также исторические экскурсы на темы, злободневные для разговоров людей состоятельных, например: "Мечта об искусственном золоте в ходе веков" или "Попытки химико-физического воздействия на метеорологические условия" и сотни подобных вещей. Читая приводимые Цигенхальсом заголовки такого чтива, мы поражаемся не столько тому, что находились люди, ежедневно его проглатывавшие, сколько тому, что авторы с именем, положением и хорошим образованием помогали "обслуживать" этот гигантский спрос на ничтожную занимательность, - "обслуживать", пользуясь характерным словцом той поры, обозначавшим, кстати сказать, и тогдашнее отношение человека к машине. Временами особенно популярны бывали опросы известных людей по актуальным проблемам, опросы, которым Цигенхальс посвящает отдельную главу и при которых, например, маститых химиков или виртуозов фортепианной игры заставляли высказываться о политике, любимых актеров, танцовщиков, гимнастов, летчиков или даже поэтов - о преимуществах и недостатках холостой жизни, о предполагаемых причинах финансовых кризисов и так далее. Важно было только связать известное имя с актуальной в данный миг темой; примеры, порой поразительнейшие, есть у Цигенхальса, он приводит их сотни. Наверно, повторяем, во всей этой деятельности присутствовала добрая доля иронии, возможно, то была даже демоническая ирония, ирония отчаяния, нам очень трудно судить об этом; но широкие массы, видимо очень любившие чтение, принимали все эти странные вещи, несомненно, с доверчивой серьезностью. Меняла ли знаменитая картина владельца, продавалась ли с молотка ценная рукопись, сгорал ли старинный замок, оказывался ли отпрыск древнего рода замешанным в каком-нибудь скандале - из тысяч фельетонов читатели не только узнавали об этих фактах, но в тот же или на следующий день получали и уйму анекдотического, исторического, психологического, эротического и всякого прочего материала по данному поводу; над любым происшествием разливалось море писанины, и доставка, сортировка и изложение всех этих сведений непременно носили печать наспех и безответственно изготовленного товара широкого потребления. Впрочем, к фельетону относились, нам кажется, и кое-какие игры, к которым привлекалась сама читающая публика и благодаря которым ее пресыщенность научной материей активизировалась, об этом говорится в длинном примечании Цигенхальса по поводу удивительной темы "Кроссворд". Тысячи людей, в большинстве своем выполнявших тяжелую работу и живших тяжелой жизнью, склонялись в свободные часы над квадратами и крестами из букв, заполняя пробелы по определенным правилам. Поостережемся видеть только комичную или сумасшедшую сторону этого занятия и воздержимся от насмешек над ним. Те люди с их детскими головоломками и образовательными статьями вовсе не были ни простодушными младенцами, ни легкомысленными феаками, нет, они жили в постоянном страхе среди политических, экономических и моральных волнений и потрясений, вели ужасные войны, в том числе гражданские, и образовательные их игры были не просто бессмысленным ребячеством, а отвечали глубокой потребности закрыть глаза и убежать от нерешенных проблем и страшных предчувствий гибели в как можно более безобидный фиктивный мир. Они терпеливо учились водить автомобиль, играть в трудные карточные игры и мечтательно погружались в решение кроссвордов -- ибо были почти беззащитны перед смертью, перед страхом, перед болью, перед голодом, не получая уже ни утешения у церкви, ни наставительной помощи духа. Читая столько статей и слушая столько докладов, они не давали себе ни времени, ни труда закалиться от малодушия и побороть в себе страх смерти, они жили дрожа и не верили в завтрашний день.>